Гамаш прошел в кабинет и следующий час провел в разысканиях. И когда Рейн-Мари вернулась из бистро, он встретил ее с большим стаканом скотча и новостью.

Ему нужно попасть на Гаспé.

– На Гаспе? – переспросила она, чтобы убедиться, что услышала правильно.

Меньше всего ожидала она этого. В ванную. В магазин. Ну, в Монреаль на встречу с кем-нибудь. Но на полуостров Гаспе? В сотнях миль отсюда, там, где край Квебека омывается соленой водой.

– Ты хочешь его увидеть?

Гамаш кивнул, и Рейн-Мари сказала:

– Тогда я еду с тобой.

Он вернулся в свой кабинет. Глядя в окно, он наблюдал за тем, как выбившиеся из сил дети один за другим падали на спину в снег и двигали руками и ногами вверх-вниз, делая ангелов.

Потом они встали и поплелись домой, поеживаясь, когда тающий снег проникал им за шиворот тонкой холодной струйкой. Он налип на варежки, на шапочки с помпонами. Лица у них раскраснелись, носы рассопливились.

Их ангелы остались лежать на снегу.

А Арман в своем кабинете, глубоко вздохнув, дрожащей рукой изменил точку на ярлычке папки Амелии. С красной на зеленую.

Глава вторая

Мишель Бребёф издалека увидел машину, приближающуюся по горной дороге. Поначалу он смотрел на нее в телескоп, а потом – невооруженным глазом. Ничто не закрывало ему обзор. Ни деревья, ни дома.

Ветер сорвал с земли все, оставил только ее суть. Немного жесткой травы и скальную породу. Словно шлифованный драгоценный камень. Даже летом здесь было небогато на туристов и временных жителей, которые приезжали полюбоваться суровой красотой этих мест и уезжали до первого снега. И лишь немногие ценители северного величия Гаспе проводили здесь всю оставшуюся часть года.

Они цеплялись за полуостров, потому что не хотели уезжать или им было некуда ехать.

Мишель Бребёф принадлежал к последним.

Машина сбросила скорость, а затем, к его удивлению, остановилась у начала подъездной дорожки к его дому, вырулив на мягкую обочину провинциального шоссе.

Да, от его дома открывался особенно захватывающий вид на утес Персé в заливе, но для фотографирования можно было выбрать места и получше.

Бребёф схватил с подоконника бинокль и навел на машину. Она была взята напрокат, о чем говорили номера. В машине сидели двое. Мужчина и женщина. Белые. Средних лет, вероятно за пятьдесят.

Состоятельные, но не выставляющие это напоказ.

Он не видел их лиц, но быстро, интуитивно сделал эти выводы по выбору машины и одежды.

Мужчина, сидящий за рулем, повернулся и сказал что-то женщине рядом с ним.

И Мишель Бребёф медленно опустил бинокль и уставился на море.

Снег, выпавший в Центральном Квебеке, днем ранее пришел на полуостров Гаспе в виде сильного дождя. Такого обильного, какие часто бывают на побережье в ноябре. Если бы можно было как-то воплотить печаль, то она бы выглядела как ноябрьский шторм.

Но потом шторм прошел, как проходит и печаль, и наступил новый день, почти невероятно ясный и яркий, с небом идеальной голубизны. Только океан продолжал держаться за бедствие. Он вскипал и бился о прибрежные камни. Над заливом возвышался одинокий и величественный утес Персе, и Атлантический океан обрушивался на него.

Когда Бребёф снова взглянул на машину, она уже повернула на подъездную дорожку и почти подъехала к дому. У него на глазах пассажиры вышли и остановились. Мужчина стоял спиной к дому и смотрел на море. На громадный утес с громадной дырой, пробитой в нем волнами.

Женщина подошла к мужчине, взяла его за руку, и они вместе преодолели последние несколько ярдов до дома. Медленно. По-видимому, не желая встречаться с его хозяином, так же как он не желал встречаться с ними.

Сердце Бребёфа сильно колотилось, и он подумал, что упадет мертвым еще до того, как пара поднимется на крыльцо.

Он надеялся, что так и случится.

Его глаза, поднаторевшие в подобных делах, скользнули к рукам Армана. Никакого оружия. Потом к его куртке. Что это за выпуклость возле плеча? Но Гамаш явно приехал не для того, чтобы убивать Бребёфа. Если бы он хотел убить, то сделал бы это давным-давно. И не взял бы с собой Рейн-Мари.

Это было бы секретное убийство. Именно такое, какого Мишель втайне ожидал несколько лет.

Чего он не ожидал, так это визита.

Убедившись, что кровь не прольется, Рейн-Мари вошла внутрь, оставив закутанных в свитера и куртки Армана и Мишеля сидеть на крыльце на кедровых стульях, посеребренных временем и непогодой. Как и они сами.

– Почему ты здесь, Арман?

– Я ушел из полиции.

– Oui, я слышал.

Бребёф посмотрел на человека, который когда-то был его лучшим другом, шафером на его свадьбе, его доверенным лицом, коллегой и ценным сотрудником. Он верил Арману, и Арман верил ему.

Мишель мог доверять Арману. Арман Мишелю – нет.

Взгляд Армана был направлен на огромный утес в отдалении. Безжалостное море, тысячелетиями бившееся о его стену, выдолбило в нем отверстие, превратив его в каменный нимб. Его сердце исчезло.

Наконец Арман повернулся к Мишелю Бребёфу, крестному отцу его дочери. Как и он сам был крестным отцом первенца Мишеля.

Сколько раз сидели они, два инспектора, друг подле друга и обсуждали очередное дело? А потом друг против друга, когда звезда Мишеля взошла, а Армана – закатилась? Босс и подчиненный на работе, но по-прежнему лучшие друзья вне службы.

До определенного времени.

– По дороге сюда я все время думал, – заговорил Арман.

– О том, что случилось?

– Нет. О Великой Китайской стене.

Мишель рассмеялся. Смех был непроизвольный и искренний, и на те несколько секунд, пока длился этот смех, все плохое забылось.

Но наконец смех стих, и Мишель опять спросил себя, не приехал ли Арман, чтобы убить его.

– О Великой Китайской стене? Вот как?

Мишель пытался говорить безразличным тоном, даже раздраженным. Очередная интеллектуальная чушь от Гамаша. Но если по правде, Бребёфу всегда было любопытно, когда Арман говорил какие-то вещи, не имеющие отношения к делу.

– Мм, – промычал Арман. Морщинки вокруг его рта стали глубже. Признак слабой улыбки. – Возможно, я единственный в самолете думал об этом.

Черт его побери, если он спросит у Армана про Великую стену.

– Почему?

– Видишь ли, ее строили несколько веков, – сказал Арман. – Начали около двухсот лет до нашей эры. Это почти невероятное достижение. Через горы и ущелья, на протяжении тысяч миль. И это не просто стена. Они не просто возвели ее. Они приложили усилия, чтобы сделать ее не только крепостным сооружением, но и архитектурным шедевром. Долгие века стена охраняла Китай. Враги не могли ее преодолеть. Совершенно удивительное достижение.

– Да, я знаю.

– Однако в шестнадцатом веке, через полторы тысячи лет после ее возведения, маньчжуры все-таки прорвались через Великую стену. Знаешь, как они это сделали?

– Наверное, ты сейчас мне скажешь.

Но интонация усталости и скуки ушла, и сам Мишель слышал любопытство в своем голосе. Не то чтобы он хотел узнать о Великой Китайской стене, размышлениям о которой он за всю жизнь не посвятил и секунды. Просто ему стало интересно, почему об этом думает Арман.

– Миллионы жизней были погублены на строительстве и на защите стены. Целые династии обанкротились, потому что им не хватало денег, чтобы строить и обслуживать стену, – сказал Гамаш, глядя на море и чувствуя на своем лице свежий соленый воздух. – Спустя более тысячи лет, – продолжил он, – враг все же прорвался через нее. Не потому, что обладал подавляющей огневой мощью. Не потому, что маньчжуры умели сражаться лучше или имели лучших полководцев. Не умели и не имели. Маньчжуры прорвались через стену и захватили Пекин, потому что кто-то открыл им ворота. Изнутри. Все очень просто. Один генерал, предатель, впустил их, и империя пала.

Весь свежий воздух в мире окружал их, но Мишель Бребёф не мог дышать. Слова Армана, их смысл закупорили все кровотоки.