Может быть, она сумеет стать женщиной, наделенной властью. И пистолетом.

Сначала она получила отказ от Монреальского полицейского колледжа. Потом из Шербрукской полиции. Потом из полиции Квебек-Сити. Ее не захотел принять даже крохотный частный колледж, наверняка разместившийся в сарае какого-то крестьянина где-нибудь в глухомани.

Полицейская академия Квебека вообще не удостоила ее ответом. Ну разумеется.

Амелия снова занялась полами и пробивкой засоров. А в один холодный вечер оказалась на Сент-Катрин. И там за стрип-баром сделала то, что клялась себе не делать никогда. И даже еще хуже.

На вырученные деньги она купила кокаин. А потом героин.

За два дня она приняла две дозы, и, хотя это ее одурманило, цель состояла не в том, чтобы получать удовольствие. А в том, чтобы смягчить боль.

Она подозревала, что еще одна доза – и назад пути не будет. Да и некуда ей было назад. И вперед тоже.

Но с первым снегом пришло письмо.

Амелию приглашали в Полицейскую академию Квебека на зимний семестр. Говорилось, что она будет получать полное довольствие. За ее знание латыни. Все было оплачено.

– Futuis [26] меня, – пробормотала она и села на кровать, сжимая в руках письмо и уставившись в пространство.

Амелия спрятала письмо в карман и держала его при себе, пока скребла полы и чистила унитазы. Она не осмеливалась прочесть его еще раз – вдруг что-то неправильно поняла. Но наконец в мужском душе она вытащила письмо и перечитала. Стоя на коленях, она плакала в сливное отверстие.

И вот в конце января она оказалась здесь. Сидела в классе и шевелила языком так, чтобы штифтик стукался о зубы. Обхватив себя руками и полулежа на стуле, смотрела на преподавателя из-под полуприкрытых век.

Она изображала скуку, но не пропускала ни слова. Впитывала каждый звук, каждое действие. Всё-всё.

Сидевший рядом с ней и увлеченно слушавший лекцию молодой человек, рыжеволосый и с такой гейской аурой, что ее, вероятно, чувствовала даже грифельная доска, шикнул на нее.

– Завидуешь моему штифтику? – прошипела она по-английски.

Он побагровел, и Амелии стало интересно, чего он больше стыдится – того, что он гей, или того, что он англо.

Он ей нравился. Непохожий на других, он изо всех сил старался быть похожим.

– Слушай внимательно, – сказала Амелия, показывая на преподавателя, и заметила, как рыжеволосый надулся от раздражения.

Этот курс читал сам коммандер академии, и до сих пор оставалось непонятным, о чем, собственно, этот курс.

Что такое учебные стрельбы, было ясно. Однако к оружию кадеты пока не прикасались, хотя коммандер Гамаш уже вскользь упомянул «прицельное слово».

– «Я не почувствовал, как прицельное слово попало по назначенью, – ответил он на вопрос одного из кадетов: когда им будут выдавать оружие. Голос преподавателя звучал низко и спокойно. – И в тело мягкой пулей вошло».

Он улыбнулся им, потом повернулся и написал на доске фразу.

Это случилось в первый день. И каждый день впоследствии он писал новую фразу, стирая предыдущую. Кроме первой. В верхней части доски. Она до сих пор оставалась там.

Амелия спрашивала себя, знает ли этот человек с сединой в волосах и задумчивыми глазами, что он цитирует ее любимого поэта.

Амелия могла бы процитировать все стихотворение. Она заучила его, лежа в постели. И когда эта чертова хозяйка ворвалась к ней в первую ее ночь в меблированной комнате, Амелия спрятала книгу под кровать.

Не еду. Не наркотик. Не украденный кошелек.

Нечто гораздо более драгоценное и опасное.

Книга стихов присоединилась к другим спрятанным там. К книгам на латыни и греческом. Поэтическим и философским книгам. Амелия изучала древние языки и запоминала стихи. Среди грязи. Заглушая скрип кроватей, бормотание, крики и вопли других постояльцев. Шум спускаемой воды в туалетах, ругань и вонь.

Все это стиралось поэзией.

Хозяйка боялась крыс и копов.

Но на самом деле ей следовало бояться слов и идей. Амелия понимала это. И понимала, что именно потому наркотики так опасны. Потому что они вышибают мозги. Не сердце – мозги. А затем сердце. А затем и душу.

Амелия подалась вперед и, пока профессор стоял спиной, торопливо записала фразу дня.

«Главнейший смысл счастья, – строчила она быстро, чтобы не увидел коммандер, – в том, чтобы человек был тем, кто он есть».

Амелия уставилась на написанное, а потом, почувствовав на себе чей-то взгляд, подняла голову и увидела, что коммандер смотрит на нее.

Она высунула язык и подвигала им туда-сюда, показывая штифтик. Чтобы он знал, кто она есть.

Он кивнул и улыбнулся. Затем обратился ко всей аудитории:

– Кто здесь знает девиз академии?

– Когда мы получим оружие? – прокричал какой-то парень с задней скамьи. И, заметив выражение лица коммандера, добавил: – Сэр.

Амелия фыркнула про себя. Либо будь дерзким, либо не будь. Но если ты дерзкий и тут же начинаешь лизать задницу, это глупо. Либо будь самим собой, либо не делай этого.

– Я даю вам оружие, – сказал коммандер, и Амелия снова фыркнула, громче, чем хотела.

Поскольку она вдруг проснулась, профессор обратил на нее все свое внушительное внимание.

Это было все равно что увидеть могучий корабль в шторм. Устойчивый, сильный, спокойный. Способный уцелеть не потому, что стоит на якоре, а потому, что не стоит. Способный приспосабливаться. В этом спокойствии ощущалось громадное умение контролировать себя. А с ним приходила и сила.

Этот человек был сильнее всех, кого она встречала, потому что не отдавался на милость стихий.

Теперь он смотрел на нее и ждал ответа, и она знала, что он способен ждать вечно.

– Velut arbor aevo, – пробормотала Амелия.

– Верно, кадет Шоке. И вам известно, что это значит?

– Словно дерево через века.

Самая длинная фраза, произнесенная ею с момента приезда.

– Oui, c’est ça [28] , – сказал коммандер. – Но вам известно, что это значит?

Ей хотелось как-то выпендриться. Сказать что-нибудь умное либо, если не получится, грубое. Но по правде говоря, она не знала смысла этой латинской фразы и ей было любопытно.

Амелия посмотрела на доску за спиной коммандера, на слова, которые он написал там. О главнейшем смысле счастья.

Она покачала головой:

– Нет, не известно.

– Хотите узнать?

Амелия помедлила, предчувствуя ловушку, но все же коротко кивнула.

– Дайте мне знать, когда сообразите, – сказал он. – И подойдите ко мне, пожалуйста, после лекции.

«Пошел он в жопу», – подумала она, опять сползая на стуле и ощущая на себе взгляды других кадетов. Она подставилась, продемонстрировала свое невежество и даже хуже. Она продемонстрировала интерес.

И он сказал, чтобы она сама попыталась додуматься.

Амелия знала, что он собирается ее выкинуть. За дерзость. За ее татуировки, пирсинг, штифтик в языке.

Он собирался выбросить ее за борт.

И, наблюдая за тем, как он внимательно слушает болтовню кого-то из кадетов, Амелия поняла, что он не корабль. Этот спокойный с виду человек был штормом. И она вот-вот должна была утонуть.